ВЛАДИМИР
ВЛАДИМИРОВИЧ
МАЯКОВСКИЙ
(1893—1930)
Творчество Маяковского
всегда — и в наши дни тоже — предмет острых споров. И носят они отнюдь не
узколитературный характер — тут всякий раз заходит речь о взаимоотношении
искусства и действительности, о месте поэта в жизни, о том, что составляет
ценность и поэзии, и самой жизни. Маяковский прожил жизнь счастливую и трудную,
всегда отвергая пути, что были «протоптанней и легше», радуясь, что его стихи
нужны людям, воспринимая с чувством глубокой горечи непонимание, грубые нападки.
С полной уверенностью можно говорить о замечательном богатстве личности поэта.
Сказывается оно и в страстной, глубоко личной заинтересованности во всем, чем
жила его «страна-подросток», и в неуемном, никогда не прекращавшемся поиске
средств, которые позволили бы его стиху быть жизненно необходимым людям, и,
наконец, в неспособности поступаться принципами. Умея идти, что называется,
напролом, обладая ясными, осознанными целями в жизни, Маяковский вместе с тем
был человеком от природы застенчивым, легкоранимым, подчеркнутой грубоватостью
прикрывал душевную незащищенность. А главное — никогда не покидала его
самозабвенная творческая страсть. И не правы те, кто снисходительно-осуждающе
относятся к поэту, будто бы «растратившему» свой талант лирика на агитки. Спору
нет, среди его стихов немало и таких, которые находятся попросту за пределами
поэзии, но он мог быть и проникновенным тонким лириком, с открытой душой идущим
к людям — к тем, кто для него «всего дороже и ближе».
«Маяковский — личность очень талантливая, чрезвычайной душевной мягкости,
граничащей иногда с излишней чувствительностью, исполненная глубокого и
несколько истерического лиризма, он стремится к грандиозному, пророческому, но
при этом он очень ироничен и подчас впадает в клоунаду».
А. В. Луначарский. Очерки
русской литературы
революционного времени, 1923
«Еще чуть ли не юношей он заявил, что может
быть „от мяса бешеный“ и может быть „безукоризненно нежный, не мужчина, а —
облако в штанах“.
Таким и остался. На всю жизнь. Быстро
возгорающимся, неудержимым в страсти, могущим в моменты особого драматического
напряжения совершить неожиданный, даже роковой поступок. И в то же время —
деликатным, предупредительным, трогательным и нежным в заботе о других. И —
уверенным в себе жизнестроителем. „Маяковский все переживал с гиперболической
силой — любовь, ревность, дружбу“. Эта фраза, сказанная Л. Ю. Брик, может
служить поводом для размышления. Но это — не болезнь, это свойство натуры».
Ал. Михайлов. Маяковский, 1988
«Он был человеком без убеждений, без
концепции, без духовной родины. Декларируя те или иные крайности, он ни в чем не
мог дойти до конца и вечно вынужден был лавировать. Он провозглашает цинизм
своей эстетикой и пренебрежение чьим-либо мнением — и стремится любым способом
покорить аудиторию. Он напрочь отвергает литературу — и делает все, чтобы в ней
остаться. Своей религией он объявляет всеобщее братство — а служит зыбкой догме
сегодняшнего дня, на глазах ускользающей из-под ног...»
Ю. Карабчиевский. Воскресение Маяковского, 1983
«Редкий поэт так жгуче, так нервно — до
крика, до истерики — реагировал на время, как Маяковский. Он представляется
какой-то гигантской наковальней, на которую бросают раскаленные глыбы дней. Как
и другие люди его времени, он берет на себя все: от заурядных мелочей быта до
глобальных проблем мироустройства. Ничего ведь не было готового, новое только
грезилось и намечалось. Надо было дать этому новому победить в собственной душе,
а потом уже вести за собою массу. Маяковский открывает несколько фронтов, на
которых дает бой старому: публицистика, эстрада, критика, живопись, театр,
поэзия, кино, общественно-бытовое поведение и т. д. И на всех фронтах он
сражается со всей страстью и яростью, будто на реальном фронте...»
В. М. Акаткин. Романтика разрушения, 1998
Задание 1
1. Каковы основные особенности духовного
мира поэта, как отражаются они в его творчестве?
2. Почему столь разноречивы и даже полярно
противоположны оценки личности и творчества поэта?
3. Чем объяснить, что страстно влюбленный
в жизнь, славивший революцию поэт сам поставил «точку пули в своем конце»?
«Облако в штанах» (1915)
«„Программной“ для своего
дореволюционного творчества „вещью“ Маяковский считал поэму „Облако в штанах“ и,
называя ее „катехизисом сегодняшнего искусства“, так определял ее смысл: „долой
вашу любовь“, „долой ваше искусство“, „долой ваш строй“, „долой вашу религию“.
И это характерно для того периода творчества поэта, страстно отвергавшего
современную ему действительность, испытывавшего острое чувство неприкаянности и
одиночества в окружавшем его бесчеловечном мире.
В поэме „Облако в штанах“ средством переключения повествования из одного
аспекта в другой служат подчеркнуто острые контрасты образов и чувств. От
символического образа возмущенного, „ограбленного“ бога, идущего в окружении
архангелов-меченосцев, — к подчеркнуто грубому: „А улица присела и заорала:
„Идемте жрать!“, от горького признания („видели, как собака бьющую руку
лижет“) — к пророческим строфам о близости революции, от минутного ощущения
счастья, бенгальской яркости — к страшному отчаянию, от яростного взрыва
(„я тебя, пропахшего ладаном, раскрою, отсюда до Аляски“) — к гордому: „Снимите
шляпу! Я иду!“ — таков путь поэтической мысли, ее метания... И каждый такой
контраст, каждый такой поворот мысли и чувства обнажает еще одну грань души
поэта, одинокой в чуждом, враждебном ей мире, но сумевшей вобрать в себя боль и
муку, надежды и отчаяние всех, кто так же одинок, как она, и так же страстно
хочет верить в грядущее освобождение и возмездие...»
Н. Калитин. Крик тысячедневных мук, 1967
«В герое „Облака“ заключен весь комплекс
стихийных, эмоционально-природных качеств, постоянных для героя раннего
Маяковского. И верховодит над ними „сердце“ (в „Облаке“ это слово встречается
11 раз). Или „душа“. <....>
Мотив „сердца“ в „Облаке“ развернут
в разных направлениях. Сердце в принципе предлагается „всем“ — идея новой,
желаемой жизни. И вместе с тем в индивидуально-лирическом плане это мотив
романтической особости, исключительности. Сердце — свобода, но оно и тюрьма („Не
выскочишь из сердца!“), своя, „прекрасная“, оберегаемая и нестерпимая боль.
Основа жизни — грубая, материальная, плотская, но „плоть“ эта вовсе не
торжествует в свободном цветении, — она „стонет, корчится“. Герой „Облака“ весь
открыт навстречу жизни, но он сам как бы еще не жизнь, а лишь жажда ее,
ожидание. С точки зрения максимализма Маяковского, жизнь еще должна осуществить
себя — окончательно, полно, абсолютно. И, как ни странно, в эту систему,
состоящую из крайностей — неимоверных требований, яростного ниспровержения,
гиперболических страстей, — должно бы быть введено, в качестве разрешающего,
простое и статическое понятие счастья. Демократизм Маяковского неминуемо вел его
к утверждению счастья. <...>
Именно в „Облаке“ Маяковский начинает
выстраивать социально обозначенный любовный „треугольник“. „Соперником“ героя
является не конкретный „буржуй“, а весь строй современной жизни, которому так
или иначе подвластна любимая. Здесь важен принцип: любовная история включена
в общий контекст поэмы, становится центром лирического стяжения ее
проблематики — социальной, эстетической, философской».
В. Альфонсов. Нам слово нужно для жизни, 1984
«В поэме „Облако в штанах“, в пафосе
которой в первые пореволюционные годы поэт выделил прежде всего отрицание <...>,
громко звучит утверждающий голос, выдвигается „наша“ социально-нравственная
программа. „Я“ в поэме то и дело переходит в „мы“: „Мы сами творцы в горящем
гимне...“, „Мы — каждый — держим в своей пятерне миров приводные ремни!“ —
сближая индивидуальное и народное, этическое самоопределение личности
с нравственным самосознанием общества.
Духовно-нравственной силой, совершающей
переворот в мироощущении героя и служащей предвестником социального переворота,
является любовь. Именно любовь — в философско-поэтической концепции раннего
Маяковского — спасает человека и человечество. Поэт видит в этой роднящей людей,
бунтующей и созидающей силе жизни высшую человеческую ценность, единственное
реальное, не искаженное религией и буржуазной идеологией основание этики и
эстетики, добра и красоты, свободы человека и его ответственности перед другими
людьми».
А. Субботин. Маяковский. Сквозь призму жанра, 1986
Задание 2
1. Прочтите первую главу поэмы. Покажите,
как драма неразделенной любви отражается в других главах, где «долой!»
адресовано другим составляющим действительности.
2. Какую роль играет в поэме богоборческая
тема? Какое место занимает в ее разрешении утверждаемая поэтом концепция
человека?
3. Как соединяются в образной системе поэмы
два плана: возвышенный, торжественный и приземленный, откровенно
натуралистический? В чем смысл такого соединения?
«Левый марш» (1918)
Характеризуя особенности
лирики, порожденной пооктябрьской действительностью, Маяковский называл ее
«лозунговой», «подхлестывающей революционную практику». Достоинства ее
оценивались в этом случае действенностью стиха. Отсюда — пристрастие поэта
к жанру «марша», где прямо обращенное к огромной аудитории слово призвано
сообщить ей заряд целенаправленной энергии. Наиболее ярко сказалось это в «Левом
марше», где средствами стиха замечательно передана характерная для этого времени
атмосфера митинга, на котором возникающее у людей чувство единства вызывает
желание занять место в боевых рядах, встать в строй. Именно это обусловливает и
лексику, и образную структуру, и ритмико-интонационные особенности
стихотворения, где внимание к сегодняшним деталям не снижает масштабности
видения мира.
«Особенностями эпохи объясняется отчетливая ориентация автора „Левого
марша“ на митинговую речь и речь командира перед строем. От митинговой речи
в „Левом марше“ — страстный демократизм и издевательская насмешка над врагом. От
речи военачальника перед строем — слова команды, которыми заканчивается каждая
строфа — „Левой! Левой! Левой!“. Поэт связал и командирскую шутку — „Не место
словесной кляузе!“, и строгий командирский же окрик — „Кто там шагает правой?“.
Боевые строфы поднимали настроение».
В. Перцов. Маяковский: жизнь и творчество, 1956
«В „Левом марше“ (Матросам) с первой
строки, с призывного зачина — „Разворачивайтесь в марше!“ — поэт ставит читателя
в реальную историческую ситуацию, заставляет ощутить себя в строю, рядом
с другими, многими, всеми вершителями всемирно-исторического дела. Атмосфера
коллективного воодушевления, деятельного соучастия и сочувствия поддерживается
сейчас образами общезначимыми, близкими и понятными многим („кляуза“, „оратор“,
„маузер“).
<...> Волевая ударная декламация получила
в „Левом марше“ убеждающую образную мотивировку, „жесткий“ ритм и повелительный
тон стихотворения заостренно передали дух времени — мужественного, драматичного,
сурового в требованиях и возвышенного в ожиданиях и надеждах».
А. Субботин. Маяковский: Сквозь призму жанра, 1986
Задание 3
1. Найдите в стихотворении конкретные
приметы революционной эпохи. Какова их роль в установлении контакта поэта и
аудитории, которой адресован «Левый марш»?
2. Охарактеризуйте образный и
интонационно-ритмический строй стихотворения. Каковы их особенности и чем они
обусловлены?
3. Есть ли в поэзии Маяковского другие
примеры обращения к жанру марша? Приведите их, сравните с «Левым маршем».
«О дряни» (1920—1921)
Маяковскому с его всегда
осознанной и определенно выраженной позицией в жизни поэзии было в высшей
степени свойственно стремление, вознося «оды торжественное „О!“», резким словом
заклеймить то, что мешало утверждению светлого, прекрасного. В ставшем для него
итоговым вступлении в поэму «Во весь голос» поэт, проходя «по строчечному
фронту», выделяет как «оружия любимейшего род» строки, поднявшие «рифм
отточенные пики». Темы и объекты, достойные сатирического осмеяния, со временем
изменялись, но всегда выбирались такие, которые, с точки зрения поэта, были
важнейшими среди выдвигавшихся сегодняшним днем. Таким было для него и
стихотворение «О дряни» — о мещанстве, противостоящем идее переделки жизни и
потому воспринимаемом как явление социально опасное.
«Маяковский беспощаден в своем преследовании плохого. При этом изображение
плохого дается так, что мысль о необходимости „уравновесить“ его чем-то хорошим
не приходит в голову, потому что хорошим является сам автор. В его неистощимой
фантазии сатирика он предстает во всем обаянии уверенного в себе и в победе
добра над злом, спокойного, остроумного, старшего товарища, который беседует,
негодует, но не поучает. Это скрытое „хорошо“ внутри изображения плохого или
рядом с ним так естественно, что лишь усиливает оскорбление зла».
В. Перцов. Маяковский: Жизнь и творчество, 1973
«В стихотворении „О дряни“ лирическое
начало не организуется сюжетно, прямой монолог поэта лишь начинает
повествование, является своеобразным введением в тему. Даже обобщающая концовка
произносится не от первого лица, ее формулирует... Маркс, оживающий в портретной
рамке!
Содержательно-смысловое ядро
стихотворения — фабульно-изобразительные сценки, наброски сатирических
характеров („мурла мещанина“) и соответствующих ситуаций».
А. Субботин. Маяковский: сквозь призму жанра, 1986
Задание 4
1. Стихотворение имеет отчетливо выраженный
политический смысл. Каков он, как участвуют в его реализации точно выписанные
бытовые подробности?
2. Охарактеризуйте приемы, говоря словами
Маяковского, «правильной сатирической обработки слова», призванные вызвать
у читателя смех.
«Товарищу
Нетте — пароходу и человеку»
(1926)
Уже в названии
стихотворения соединены два плана поэтического изображения, и отделить один от
другого, казалось бы, нетрудно. Один из них — почти бытовой, скорее, даже
обыденный, что подчеркивается сниженной лексикой, употребляемой в рассказе
о «человеке» и о «пароходе». Другой план — пафосный, высокий: речь идет о самом
святом в жизни поэта и героя стихотворения. Но детали обыденные обретают иной
смысл: задумаемся, например, почему герой стихотворения «напролет болтал», но не
забывал при этом косить глаз «в печати сургуча». Примечательно, что «разговор»,
«рассказ» превращается в лирический монолог от лица всенародного «мы». Главное
в стихотворении — не сожаление и жалоба, а гордое осознание величественности
целей, ради которых живет и умирает человек, верящий — и тут нет никакой
мистики!— в свое бессмертие.
«Теодор Нетте — это имя стало названием парохода. Поэт снимает кавычки
с названия. И вот оно уже звучит как обращение к другу, живому и близкому. На
наших глазах совершается чудесное превращение. Пароход словно одушевляется.
Сквозь его исчезающий образ проступают знакомые человеческие черты... Перед
поэтом встал образ друга. <...>
Блюдечки-очки спасательных кругов... Это не просто „метафора“, вид
„тропа“, не просто „перенесение на данный предмет (явление) характерных
признаков, присущих другому предмету (явлению)“, как поучала „академическая“
теория словесности. Все дело в том, что метафора не существует в стихотворении
сама по себе, она целиком подчинена мысли и воле поэта, который не хочет и не
может примириться со смертью Нетте. Он мобилизовал все богатство, все
разнообразие поэтических средств для того, чтобы, побеждая смерть, воссоздать
живой образ друга, вернуть его к жизни, вернуть в строй.
С погибшим героем, с «тенью друга», поэт беседует как с живым, как будто
он стоит вот здесь, совсем рядом, совсем близко. Так сердечно, так ласково,
непринужденно, так непосредственно говорит Маяковский, что уже одна эта
интонация поэтической речи укрепляет впечатление читателя — не с пароходом,
а с живым человеком разговаривает поэт. <...>
В конце новый поэтический поворот — торжественный, взволнованный,
громкий — на весь фронт! — голос поэта чуть изменился. Это сам поэт встает
в один строй со своими героями, названными и безымянными.
С предельной искренностью, просто, скромно, безо всякой риторики, даже
чуть застенчиво, как о заветнейшем своем желании, говорит поэт. В его словах нет
ни тени ложной аскетичной жертвенности. „Мне бы жить и жить...“ — что может быть
проще и непосредственнее этих слов? Самый оборот этот, живой, разговорный,
вырывается так естественно, так свободно».
З. Паперный. О мастерстве Маяковского, 1953
«Уже в самом начале Нетте представлен как
человек обыкновенный, земной, с которым лирический герой привык общаться
по-свойски, на равных. Отсюда и фамильярная интонация <...>, сдобренная
каламбуром. Оттого и сниженно-бытовое изображение внешнего облика Нетте. <...>
Тем разительнее эффект встречи с Нетте, за
высокий гражданский подвиг увековеченным в названии парохода. Значит,
гражданственность стала органическим качеством обыкновенного человека! Значит,
способность к высокому взлету духа стала качеством человека из „массы“! Значит,
это не исключительное свойство отдельных героев, а новый уровень самосознания
многих! Оттого-то и выступает на смену диалоговому „я и ты“ единое монолитное
„мы“, в голосе которого воплощается мироотношение единомышленников, мечтающих
о том, „чтобы в мире / без Россий / без Латвий / жить единым человечьим
общежитьем“. (Тогда, в 20-е годы, после разрушительной Первой мировой и
братоубийственной войн это звучало призывом к разумному единению всех людей
Земли.) Но стилевой регистр, в котором звучит голос „мы“, резко отличается от
сниженно-бытового говора, звучавшего в первой части. Теперь это торжественное
слово, ориентированное на библейский ассоциативный ряд. <...> Так „озвучивается“
подвиг, ибо, став достоянием многих, самопожертвование во имя гражданских
ценностей не перестало быть актом героическим.
Но даже сейчас, на пике единения
с „другими“, Маяковский не растворяет лирическое „я“ в монолитном „мы“.
Происходит нечто иное: лирический герой, найдя единомышленников, утверждается
благодаря им в сознании правоты тех ценностей, на которые он должен
ориентироваться в своей собственной жизни».
Н. Л. Лейдерман. Русская
литературная классика
XX века, 1996
Задание 5
1. Обратившись к тексту стихотворения,
объясните, благодаря чему факт становится естественным основанием для
закрепляемого концовкой столь важной для поэта и его читателя мысли.
2. Охарактеризуйте природу политической
лирики, образцом которой является стихотворение.
3. Назовите другие стихотворения
Маяковского, выстроенные как «разговор» поэта со своим героем. В чем причина
обращения именно к такому жанру? Как отражается это в структуре стихотворной
речи?
«Юбилейное» (1924)
Некоторые ранние
высказывания Маяковского служили достаточно веским основанием для упрека
в неуважении к классикам, в частности к Пушкину. Однако уже тогда в одном из
журналов можно было прочесть: «Маяковский... сознался, что Пушкина читает по
ночам и оттого его ругает, что, может быть, сильно любит». И в «Юбилейном»
Маяковский встречается с Пушкиным как с другом, делится с ним самым сокровенным,
говорит с ним о самом главном. Тема любви, возникающая в начале этого разговора,
придает ему задушевный характер. Воспринимая Пушкина как соратника по общему
делу, Маяковский говорит со своим собеседником о назначении поэзии. По существу,
прозвучавшие в адрес Пушкина слова «у вас хороший слог» не противоречат
утверждению «нынче наши перья — штык да зубья вил»: представления о том, что
обеспечивает стиху действенную силу, с годами становятся у Маяковского все шире.
И встреча поэтов могла произойти лишь тогда, когда стало — во всяком случае для
Маяковского — ясно, что пушкинский стих принадлежит прошлому, но еще более —
настоящему, будущему. Именно поэтому могли появиться обращенные к Пушкину слова
редактора журнала «Леф»: «Я бы и агитки вам доверить мог» — они звучат как
признание за пушкинским стихом способности врываться в сегодняшний день, сегодня
быть нужным человеку. Поэтому-то обращение к Пушкину становится славословием
жизни: «Ненавижу всяческую мертвечину! Обожаю всяческую жизнь!» И права была
М. Цветаева, убежденная в том, что «Пушкин с Маяковским бы сошлись, никогда по
существу и не расходились».
«Поэзия, лирика („пресволочнейшая штуковина“) — это в „Юбилейном“ не
посторонний враждебный редут, возведенный Надсоном, Есениным, „однообразным
пейзажем“ третьестепенных поэтов-современников — всеми теми, кто в стихотворении
прямо назван и „атакован“, — это (больше всего) собственная стихия самого
Маяковского, его „грудная клетка“, в которой „уже не стук, а стон“. Лирическая
волна разлилась по всему пространству стихотворения, она не опровергает „точные
и нагие“ формулы, а объемлет их, колеблет — и, конечно, сама зависит от них:
лирика здесь облечена в иронию, как бы стесняется себя, ерничает и даже
оправдывается. Это вроде антракта в серьезной и трудной драме бытия („Что нам
потерять часок-другой?!“) — но в антракте-то и совершилось главное действие.
Близость к Пушкину в „Юбилейном“ не требует побочных комментариев, ссылок
на высказывания Маяковского о Пушкине и т. п. — она в самой жанрово-стилевой
структуре стихотворения, ориентированной на характер „собеседника“ —
Пушкина-поэта. „Забалтываюсь донельзя“, — сказал Пушкин о первой главе своего
„Онегина“. „Будто бы вода — давайте мчать болтая“, — пишет Маяковский в начале
„Юбилейного“. И в конце: „Впрочем, что ж болтанье!..“ Дело даже не
в характерности словечка, — такой связи могло и не быть, — а в общей атмосфере
„легкомысленного“ разговора, свободе композиции, мгновенном переключении
с предмета на предмет. <...> Шутливый по видимости разговор „Юбилейного“ — это
исповедь-отчет, разговор с судьбою и о судьбе. Не Пушкин судьба, а оба они одной
судьбы. Шутка и ирония отступают, когда этот мотив вдруг прорывается на пределе
драматизма...»
В. Альфонсов. Нам слово нужно для жизни, 1984
«Не ощущая себя продолжателем пушкинской
традиции, он (Маяковский. — Сост.)
соотносил себя с „живым“ Пушкиным функционально,
а не преемственно.
В „Юбилейном“ это отношение было выражено
предельно четко. <...> Соглашаясь „подсюсюкнуть“ Пушкину ямбом, он был абсолютно
уверен, что автор „Полтавы“ и „Евгения Онегина“, живи он в эпоху революции,
бросил бы „ямб картавый“ и стал — Маяковским. Вот почему нападки на Пушкина как
„памятник“ шли рука об руку с признанием своей близости к нему „живому“ — вплоть
до прямого тождества: „Тоже, мол, у лефов появился Пушкин“. Пожалуй, подобной
идентификации себя с Пушкиным русская поэзия XX века не знала. И именно в этом
было своеобразие Маяковского».
А. Мусатов. Пушкинская
традиция в русской поэзии первой
половины XX века, 1992
В «Юбилейном» «главное — величайшая
почтительность тона в обращении к Пушкину. И в то же время — раскованность,
собственное достоинство, лирическая открытость. Признанием в личных, бытовых и
прочих неурядицах, полужалобой на „служебную нуду“ Маяковский как бы
подталкивает другое, куда более важное признание: „Но бывает — жизнь встает
в другом разрезе, и большое понимаешь через ерунду“. <...>
Надо знать Маяковского, чтобы понять, что
он не мог — даже с близким человеком — позволить себе надолго расслабиться.
Значит, снова ирония и снова сквозь нее явственно слышится эта
«пресволочнейшая», не раз «в штыки» атакованная лирика («...Вот и любви пришел
каюк, дорогой Владим Владимыч»). И еще одно объяснение — оно не только по поводу
«сплетни» насчет двух «влюбленных членов ВЦИКа», оно, конечно, и по поводу
других «сплетен», уже касающихся его, Маяковского, отношения к Пушкину: «Может,
я один действительно жалею, что сегодня нету вас в живых».
В следующем стихе «Мне при жизни с вами
сговориться б надо» таится уверенность взаимопонимания (вспомним Цветаеву:
«Пушкин с Маяковским бы сошлись»). Ставя себя рядом с Пушкиным, опять же освещая
этот ряд легкой иронической усмешкой (все-таки о себе речь), Маяковский тем
самым снимает нигилистический пафос прежних высказываний о классике. Здесь он
поминает и имя Некрасова («Этот нам компания»).
«Компания» — Пушкин, Некрасов, Маяковский —
включается поэтом в контекст современного литературного бытия как реальная сила.
Развивая свою мечту, он переходит на еще более доверительный тон, когда говорит:
«Были б живы — стали бы по Лефу соредактор». Дальше — больше: «Я бы и агитки вам
доверить мог». <...>
...Маяковский всегда отдавал предпочтение
настоящему перед прошлым, живому перед отжившим («Я люблю вас, но живого, а не
мумию». «Ненавижу всяческую мертвечину! Обожаю всяческую жизнь!»). Вот почему
так яростно восстает поэт против хрестоматийного глянца на лике классиков, вот
почему он хочет восстановить живой образ Пушкина, опять-таки приноравливая его
к себе („Вы, по-моему, при жизни — думаю — тоже бушевали. Африканец!“)».
Ал. Михайлов. Маяковский, 1988
Задание 6
1. Чем дорог и близок Пушкин Маяковскому?
2. Как сформулированы в стихотворении
представления о назначении поэта и поэзии, об их месте в жизни?
3. Кого еще из своих предшественников и
современников упоминает Маяковский, чем определяется его отношение к ним?
«Письмо Татьяне Яковлевой» (1928)
Для Маяковского чувство,
соединяющее двоих, не отграничивает их от мира, вызывает ощущение трогательной
нежности ко всему живому, ощущение родства со всей вселенной. В письме к любимой
женщине Маяковский писал: «Исчерпывает ли для меня любовь все? Все, но только
иначе. Любовь — это жизнь, это главное. От нее разворачиваются и стихи, и дела и
все пр. Любовь — это сердце всего. Если оно прекратит работу, все остальное
отмирает, делается лишним, ненужным. Но если сердце работает, оно не может не
проявляться во всем». И в стихотворном послании (тоже не предназначавшемся для
печати) любовь — не ослепляющая человека страсть, а земное, радостное чувство,
наполняющее творческой силой. И даже — естественная в ситуации лирического героя
стихотворения — ревность не в силах преодолеть ощущение «радости неиссыхаемой».
Тут проще всего, казалось бы, говорить об умении владеть собой, быть хозяином
бушующих в сердце чувств. Это справедливо, но лишь, так сказать, на бытовом
уровне, явно недостаточном, когда речь идет о поэзии. И в адресованном лишь
любимой женщине «Письме...» «Я» неотделимо от «Мы», судьба и счастье любящих —
от судеб «ста мильонов». В звучащие признанием, дышащие нежностью стихи входят
детали отнюдь не поэтические: «Видел / на плечах заплаты, / их чахотка / лижет
вздохом». Входит жизнь. Признание в любви становится размышлением о жизни,
о творчестве.
«Маяковский не считал — об этом с полной ясностью говорит содержание
стихотворения, — не мог считать свое „Письмо“ только личным и, как в свое время
„Про это“, как и всю свою любовную лирику, он написал его „по личным мотивам об
общем быте“. В данном случае „общим бытом“ были взаимоотношения людей двух
разных социальных миров. Дело до крайности обострялось тем, что „личным мотивом“
была любовь, осложненная ревностью».
В. Перцов. Маяковский: Жизнь и творчество, 1972
«Любовь для поэта, в основе своей являясь
чувством природным, в то же время включает в себя ярко выраженное нравственное
содержание, пробуждающее человека к творчеству, к совершенствованию,
к стремлению перестроить мир для счастья. <...> Вот почему любовь
в художественном мире Маяковского не просто „тема“, пусть даже выступающая
в обновленной форме, а чрезвычайно важная сторона его философско-поэтического
мировоззрения».
В. Сарычев. Маяковский: Нравственные искания, 1984
«Любовная лирика Маяковского, самая сильная
и яркая ветвь его раннего творчества, больше всего пострадала от утопической
доктрины, которой он пытался следовать. И это понятно: на „вечном сюжете“ любви
любая версия гармонии человека и мира проверяется с максимальной
убедительностью. А стихи о любви, написанные Маяковским в 20-е годы, поражают
соседством взаимоисключающих принципов духовного единения. <...> Достаточно
обратиться к широко известному тексту — к „Письму Татьяне Яковлевой“ (1928).
Начало стихотворения рассчитано на эпатаж, но эпатаж особого рода — чтоб
шокировать крайней идеологизацией даже самого „интима“. <...> А потом, после
революционных рацей насчет особенностей страсти и ревности у советского
человека, вырывается живое, нервное, тоскующее:
|
Иди сюда, |
Подобные противоречия не имеют ничего общего с законом диалектического единства. Это противоречия именно взаимоисключающие, их наличие разрушительно для организма — будь то художественный текст или душа самого художника. Любовь с миром, в котором высшей этической мерой признаны классовые критерии, не состоялась, не могла состояться. Провозгласив цвет государственного флага индикатором любовной страсти, сам герой Маяковского не смог свести свою любовь к идеологической прагматике».
Н. Л. Лейдерман. Русская
литературная классика
XX века, 1996
Задание 7
1. Выделите элементы стихотворной речи
(лексические, образные, интонационно-ритмические и т. д.), благодаря которым
воссоздается накал страсти.
2. Покажите, как соединяется
в стихотворении чувство глубоко интимное с гражданским. Согласны ли вы
с утверждением, что они не могут соединиться и в этом — источник любовной драмы?
3. Поэтическая речь Маяковского ярко
метафорична. Каковы особенности метафоры в этом стихотворении?
Мастерство Маяковского
Поэтический голос
Маяковского, звучавший «медногорлой сиреной», мог быть и удивительно
проникновенным. Зная силу гневного слова, поэт умел находить и трепетно нежное,
«человечье слово», способное «подымать и вести и влечь». Оставаясь — что
свойственно лирике — речью исповедальной, стихи Маяковского в то же время всегда
обращены к другим, ко всем, и это выражено у него с небывалой дотоле силой,
определяет строй стихов, где нет места описаниям: здесь ведется прямой разговор
с собеседником — поэт доказывает, убеждает, то спокойно аргументируя, то
горячась, но никогда не оставаясь равнодушным. Отсюда — свойства стиха
Маяковского, где поставлена «на учет каждая мелочишка»: лексика, образный строй,
интонация и ритмика, даже рифмы, которые всегда несут в стихе важнейшую
смысловую нагрузку. Даже графическая запись — «лесенкой», чтобы точнее донести
до читателя все оттенки стихотворной речи. Слово в стихе Маяковского —
действенное: «ржаное слово» — вот одно из наиболее точных его определений,
свидетельствующих о стремлении поэта дать стих, который вобрал бы в себя
«корявый говор миллионов» и стал бы для них в ряд столь же необходимого, как
хлеб.
«Маяковский возобновил грандиозный образ, где-то утерянный со времен
Державина. Как и Державин, он знал, что секрет грандиозного образа не
в „высокости“, а только в крайности связываемых планов — высокого и низкого,
в том, что в XVIII веке называли „близостью слов неравно высоких“, а также
„сопряжением далековатых идей“.
Его митинговый, криковой стих, рассчитанный на площадный резонанс (как
стих Державина был построен с расчетом на резонанс дворцовых зал), был не сродни
стиху XIX века; этот стих породил особую систему стихового смысла. Слово
занимало целый стих, слово выделялось, и поэтому фраза (тоже занимавшая целый
стих) была приравнена слову, сжималась. Смысловой вес был перераспределен —
здесь Маяковский близок к комической поэзии (перераспределение смыслового веса
давала и басня). Стих Маяковского — все время на острие комического и
трагического. Площадный жанр, „бурлеск“, был всегда и дополнением,
и стилистическим средством „высокой поэзии“, и обе струи — высокая и низкая —
были одинаково враждебны стихии „среднего штиля“».
Ю. Тынянов. Промежуток, 1924
«Боец в стане мировых певцов — вот
Маяковский в поэтической современности. <...>
Если у нас из стихов Маяковского один
выход — в действие, то у самого Маяковского из всей его действенности был один
выход в стихи. Отсюда и их ошеломляющая физика,
их подчас подавляющая мускульность, их физическая ударность. Всему бойцу
пришлось втиснуться в строки. Отсюда и рваные размеры. Стих от Маяковского
всеместно треснул, лопнул по швам и без швов. И читателю, сначала в своей
наивной самонадеянности убежденному, что Маяковский это для него ломается
(действительно ломался: как лед в ледоход!), скоро пришлось убедиться, что
прорывы и разрывы Маяковского не ему, читателю, погремушка, а прямое дело
жизни — чтобы было чем дышать. Ритмика Маяковского — физическое сердцебиение —
удары сердца застоявшегося коня или связанного человека. <...> Нет гнета
большего — подавленной силы. А Маяковский, даже в своей кажущейся свободе,
связан по рукам и по ногам. О стихах говорю, ни о чем другом».
М. Цветаева. Эпос и лирика современной России, 1932
«Доминанта, основная особенность
поэтического стиля Маяковского, — следующие один за другим мгновенные и резкие
переходы от предельно отвлеченного к демонстративно конкретному. Он плакатен.
А плакатность отнюдь не всегда недостаток: истинная плакатность — достоинство:
ведь плакат — род искусства, всегда изображающий абстрактное нарочито
„простецки“, зримо и формирующий первые представления о существе сложнейших
явлений действительности. И недаром же Маяковский отдал работе над плакатом так
много времени и сил. Здесь, в этом немудрящем жанре, испытывал он свой стиль —
стиль реалистической поэзии XX столетия.
Он орудует с явлениями, о которых не могло
сложиться сколько-нибудь устойчивого эмоционального представления: каждый так
или иначе представляет себе „любовь“ и „славу“; но вряд ли кто-нибудь обладает
отложившимися в памяти образами, связанными со словом „история“ или
„национализация“. Слово Маяковского взвихривает рои подобных образов. Поэт —
формовщик, литейщик и чеканщик одновременно. Работает он как бы экспромтом,
импровизируя. И вовлекаемые в поток его импровизаций отвлеченности преобразуются
в нечто подчеркнуто простое, доступное сердцу и разуму каждого».
В. Турбин. Товарищ время и товарищ искусство, 1961
«Мир Маяковского, можно сказать, целиком
веществен. Даже внутренний мир человека! Поэт даже чувства свои опредмечивает,
делает реальными, как реальна всякая вещь. Всмотритесь в ряд образов: „У меня
в зубах... черствая булка
вчерашней ласки“; „Мысли, крови
сгустки, большие
и запекшиеся лезут из черепа“. <...>
Маяковский не философствует. Не сочиняет
афоризмы. Не пишет стихотворные трактаты. Но за его фантастическими образами, за
этим одушевлением вещей есть определенный принцип. Связная и развернутая идея.
Можно сказать, для Маяковского человек —
это огромный мир, космос, вселенная. Человек равен вселенной. Оттого она и
воспринимается так лично. Он как бы придает всем вещам и явлениям свой характер.
Властительно управляет и распоряжается ими. Он решительно разместил в себе все,
что доступно его мысли и взору, — колоссальный мир во всем его объеме,
с конфликтами, катастрофами, революциями.
А потому возникает и сложная обратная
зависимость: все вокруг человека пронизано его волей, его мыслью. Все живо его
жизнью. Все напряженно действенно, на всем видны признаки человеческих страстей.
Вещи становятся одушевленными, как и их создатель — человек. В них виден покрой
его мысли, образ его страстей, планов, задач, целей. <...>
Свою поэзию он мыслил как деятельность, как
материализацию духовных ценностей. Поэзия Маяковского не оглядывает,
а решительно преображает мир».
А. Урбан. Образ человека — образ времени, 1979
Задание 8
1. Чем обусловлен новаторский характер
поэзии Маяковского?
2. На примере одного из произведений поэта
покажите, как «работает» слово в стихе.
3. Стих Маяковского рассчитан не столько на
чтение, сколько на произнесение вслух, часто построен, по словам самого поэта,
«на разговорной интонации». Как отражается это на его структуре?
4. Что позволяет — или не позволяет — стиху
Маяковского и сегодня быть востребованным читателем?